Целый день поблизости грохали взрывы
— Парни, часть не покидать! Прилёты идут! — пробежал по коридору начальник штаба.
Начался штурм хорошо укреплённой деревни, которую наши войска не могли взять с конца лета. Штурмовали её то ли в четвертый, то ли в пятый раз. Молодежь была в приподнятом настроении: теперь точно возьмут! Ветераны кривили лица: не возьмут, только парней положат.
Противник накопил серьезные силы и был рядом. В последние дни линия фронта сдвинулась к нашим границам, и это вызывало тревогу.
— Лиман взяли, могут и нас в коробку закрыть… Будем здесь как в августе 2008-го, когда наших прямо в части обстреливали… – слышал я разговоры, но значения им не придавал. Мало ли, что болтают! Если попадём в окружение, будем пробиваться с боем. Но пока что наши наступают.
Мы с Туристом заступили на дежурство на КПП. Я только что приобрел у каких-то ребят бронеплиты 4-й степени защиты. Они удачно вставлялись в разгрузку и защищали грудь и спину. Плиты обошлись недорого: 5 тысяч за пару. Не натовский бронник, но хоть что-то. Они были стальные и тяжёлые, поэтому я ходил в них постоянно, чтобы привыкнуть. В разгрузке уже было 8 магазинов, к ней цеплялась аптечка, служебные сумки и фляга с водой. Всего выходило около 20 килограмм. Как рыцарские латы, осталось только шлем к ним найти. Я попробовал подтянуться в разгрузке, но отказался от этой затеи. Турник во дворе и так был опасно изогнут. Раньше на нем упражнялись парни тяжелее меня.
Турист выскочил налегке, с одним автоматом. Враг ещё не подошёл к городу. Что может случиться?
Хотя в воздухе ощущалось напряжение. Командиры нервничали, слишком часто въезжали и выезжали машины. Мы записывали в журнал всех, кто пересекает КПП и сообщали в штаб по рации. В какой-то момент рация ожила и потребовала сообщить, всё ли у нас в порядке. Турист ответил, но нас не услышали. Мы вызвали штаб ещё раз, но уставшая за день рация решила, что теперь будет работать только на прием.
— Давай я схожу? — предложил я. Нелепая история: и пост оставить нельзя, и штаб нервировать опасно.
Пока мы соображали, из двери вылетел начальник штаба и побежал к нам:
— В чем дело?! Почему не отвечаете?!
— Рация не работает… — ответил Турист.
— Быстро в штаб, там объяснишь!
Из штаба Турист вернулся мрачный, в разгрузке и с новой рацией:
— Наорал на меня. Якобы мы здесь в телефонах сидим, рацию не слышим. И без разгрузок ещё. А если нападение – а стрелять нечем? Сказал: до талого будете на посту стоять.
— Кто сказал?
— Медведь. Ротный уехал раненых забирать. Медведь его замещает сейчас. Нервничает. Штурм тяжело идёт.
Стоять «до талого» значит неопределенно долго. Не два часа как положено, а пока весна не придет и трупы не оттают. Нас наказали за то, что у рации сел аккумулятор. И за то, что вражеский укрепрайон снова не получается взять, и ночью в город поедут машины с ранеными и убитыми.
— Парни, вас на посту оставляют. Медведь все смены отменил, — вышел к нам Тайга. — Вы чего натворили?
Турист мрачно сплюнул. Он не любил истерик, особенно когда они случаются у командиров. Подумаешь, разгрузка! Два магазина в автоматах, ещё восемь моих – до прибытия подкрепления продержимся. Турист был опытным бойцом и случайных диверсантов затыкал бы насмерть даже пустым дулом. А рация – ну, подумаешь! Поставили на зарядку, взяли другую – чего орать?!
Тайга вздохнул, сходил в дом и вынес нам термос с чаем и мешок с гуманитарными пирожками.
В шесть вечера нас не сменили. И в восемь тоже. И в десять. Тяжёлые плиты давили на плечи, но я был им благодарен. В бою пригодятся. Я привыкну к их весу и не буду замечать. Когда уставал, садился на ящик с засыпанной внутрь землей. Из этих ящиков была сложена стена и даже будка КПП.
— Если из гранатомета по нам выстрелят, ящики разлетятся, – пояснял Турист. – Но от стрелкового оружия защитят. Если что, ты вот так прячься и отсюда стреляй.
Я выполнял упражнения. Садился и изображал, будто стреляю с колена или лежа, прячась за ящиками. Чего время терять, если можно потренироваться?
Если подъезжала машина, мы принимали строгий вид, светили на водителя фонариком, сообщали в штаб.
— Куда ты светишь?.. Твою налево!.. – ругались командиры. Дескать, мы и так должны узнавать их в темноте по шелесту шин. Но пусть лучше ругаются, чем в часть проедет диверсант. Часовой на посту – лицо неприкасаемое. Если что, может и на землю положить. До выяснения.
Иногда рация ловила разговоры соседей. Штурм закончился без результата. И мы, и противник понесли потери.
— Остатки группы Хамида, построиться внизу! – бубнила рация. Не наша рота, но парней жалко. Мы видели вдали суетливые огоньки фонариков и фары грузовиков. Видимо привозили раненых.
Небо было чистым, звездным. Прилеты давно прекратились. Стало тихо. Из-за деревьев поднялась Луна.
К нам на КПП пришел черный кот. Раньше он был домашним, но хозяева исчезли, и теперь кот искал компании. Покрутившись рядом со мной, он, цепляясь когтями за разгрузку, забрался мне на плечо, устроился там и замурчал. Некоторое время я стоял на посту с котом на плече и с автоматом. Но потом кота снял: не положено.
В полночь за нами пришли:
— Смена! Идите отдыхать, парни!
Мы простояли на посту 8 часов. Почти все в располаге спали, а те, кто не спал, в полголоса обсуждали результаты неудачного штурма. Наши соседи потеряли 15 человек. Потерь могло быть меньше, но враг взорвал БТР, увозящий с поля боя «трехсотых», все погибли.
В нашем закутке вместо ночника горела синяя новогодняя гирлянда. Это придавало комнате таинственный вид. Наскоро перекусив, мы легли спать, не раздеваясь. Разбудить по боевой тревоге могли в любой момент.
Утром всех, кто был в части, построили в коридоре. С передовой вернулся командир роты. Вид у него был усталый и сердитый. Ротный обругал всех, кто распространял слухи о потерях. Обругал ЛНР-овцев, которых в критический момент не оказалось на позиции, хотя по рации они утверждали, что уже там, а после выяснилось, что «там» — это в пяти километрах в стороне. Обругал нашего товарища снайпера-татарина с позывным Киллер, который перешел в соседнюю роту, потому что торопился принять участие в штурме.
— Падать надо было и лежать! – кричал ротный. – А он стоял! Теперь «двухсотый». Вам говорю: не научитесь падать, враг научит. Но для вас поздно будет!
Мы разошлись подавленные. Под иконостасом, устроенном в конце коридора, зажгли свечи в память об убитых. Татарин был мусульманином, но всё же нашим товарищем.
На войне грустить нельзя. И даже запрещено. Прибежал Тайга с новостью: на высотке, куда мы ходили звонить, начал ловиться интернет. Одно время его отключали на большей части республики, чтобы не пользовались наводчики. Но теперь включили снова.
Мы надели разгрузки, зарядили автоматы и пошли обновлять мессенджеры, которые молчали три недели.
Подниматься на полуразрушенную высотку нужно было пешком по заваленной мусором лестнице, лифт не работал. В броне было идти особенно тяжело, но я это воспринимал как тренировку. Зато потом в бою смогу в ней бегать и прыгать.
Командиры предупреждали не толпиться наверху – враг может засечь активность, и в высотку прилетит снаряд. Но на последнем этаже было оживленно. Бойцы не только из нашей, но даже из других частей собрались, чтобы лично увидеть это чудо – интернет. Чудо, как часто бывает, являлось не всем. Нужно было долго махать телефоном в воздухе, переходя от одного пролома в стене к другому, чтобы зацепить сеть и получить сообщения из дома. О том, чтобы зайти на какой-нибудь сайт, не могло быть и речи.
— Давайте позвоним Веронике! – предложил Барон, вспомнив девочку, написавшую письмо солдатам. – Я и телефон записал.
Мы набрали номер.
— Привет, Вероника! Это солдаты с фронта звонят! Ты нам письмо прислала и рисунок! Спасибо тебе! – наперебой кричали мы в трубку, боясь, что связь прервется.
— Ой! – испуганно ответил ребенок. – Пожалуйста!
Спускались мы почти радостными. Зачем мы здесь? Зачем наши парни погибают? Ну, вот ради этих детей в том числе. Чтобы росли и не боялись восставших из гробов фашистов. Наши деды заколотили их туда так крепко, что добреньким «партнерам» понадобилось больше семидесяти лет заниматься некромантией, чтобы воскресить эту нечисть. Но ничего, загоним оживших мертвяков обратно.
Григорий Кубатьян